••• Институт возмещения убытков через призму интересов должника

Илья ЛИПЕНЬ

Необходимость учета интересов неисправного должника при рассмотрении вопроса о возмещении убытков вытекает из принципа компенсационности, заложенного в самой идее гражданско­правовой ответственности. Возмещение убытков как мера иму­щественной ответственности, применяемая за допущенное нарушение договорного обязательства, всегда имеет своей целью восстанов­ление или компенсацию нарушенного права кредитора. Восстановление же нарушенного имущественного права предполагает создание положения, при котором имущественные требования кредитора как потерпевшей стороны возрастают до того уровня, который имелся бы, если бы договор нарушен не был. Следовательно, при возмещении убытков кредитор не должен получить ничего лишнего, выходящего за пределы необходимого, что позволяет восстановить его нарушенное право.

Отнесение к убыткам будущих расходов

Как показывает анализ законодательст­ва, на сегодня принцип компенсационности, к сожалению, в правовом смысле недостаточно обеспечен, чтобы должник в полной мере мог рассчитывать на адекватную защиту своих имущественных интересов. В данной связи обращает на себя внимание самое определение понятия «убытки», в котором законодатель допустил ряд неточностей, позволяющих на практике в определенной степени игнорировать необходимость соблюдения данного принципа.

В первую очередь рассмотрим понятие реального ущерба. По смыслу ст. 14 Гражданского кодекса Республики Беларусь (далее — ГК) это затраты, которые понес кредитор, оказавшиеся ненужными вследствие нарушения должником обязательства, либо утрата, по­вреждение его (кредитора) имущества. В состав реального ущерба наряду с расходами, которые были произведены кредитором, включены также будущие расходы, которые это лицо должно будет произвести для восстановления своего нарушенного права. Ра­нее, то есть до вступления в силу действующего ГК, будущие расходы в со­став убытков не включались и подлежали взысканию лишь в последующем, ко­гда лицо, чье право нарушено, их фактиче­ски производило. В то же время в международном частном праве такой подход уже давно получил признание. В частности, в Принципах ме­ждународных коммерческих договоров УНИДРУА (далее — принципы УНИДРУА) он нашел свое выражение в ст. 7.4.3, со­гласно которой компенсации подлежит только ущерб, включая будущий ущерб, уста­новленный с разумной степенью достоверности.

В юридической литературе отмечена данная новелла, однако каких­либо комментариев относительно оценки последствий ее возможного применения не давалось. Между тем практика, словно находившаяся в состоянии ожидания благоприятных для себя изменений в законодательстве об убытках, отреагировала на ее появление незамедлительно.

В контексте нашей темы заслуживает внимания оценка судами правовой обоснованности требований о взыскании с ответчика финансовых санкций, уплаты которых третья сторона в будущем потребует с истца.

На первый взгляд законность такого рода требований как будто не вызывает возражений. Буквальное толкование нормы ст. 14 ГК позволяет достаточно уверенно сделать вывод о том, что законом допускается взыскание не только уже уплаченных финансовых санкций, но и санкций, которые будут уплачены в будущем. Однако результаты рассмотрения судами подавляющего числа подобных требований заставляют нас усомниться в правомерности такого вывода.

Пример 1

ООО «Г» обратилось в хозяйственный суд с иском к ОАО «Д» о взыскании убытков, причиненных неисполнением обязательств по договору поставки. Суд первой инстанции удовлетворил иск в полном объеме. Кассационная инстанция решение отменила и направила дело на новое рассмотрение.

Как следовало из материалов дела, между истцом и ответчиком был заключен договор поставки, по условиям которого ОАО «Д» (продавец-поставщик) в установленный срок и согласно спецификации обязался поставить, а ООО «Г» (покупатель) обязался принять и оплатить товар.

Поставщик поставил товар не в полном объеме и с нарушением установленного договором срока. Это стало причиной предъявления покупателем иска, в обоснование которого истец указал, что в связи с ненадлежащим исполнением ответчиком договорных обязательств он понес убытки из-за невозможности исполнения своих обязательств по другому договору поставки, заключенному с ОДО «К». Согласно условиям этого договора истец должен был передать последнему тот же товар. Истец указал, что за недопоставку товара в качестве уплаты штрафных санкций он передал своему контрагенту (ОДО «К») 3 тонны сахара.

Кассационная инстанция в своем постановлении отметила, что иск был удовлетворен судом первой инстанции на основании представленных истцом доказательств и исходя только из факта ненадлежащего исполнения ответчиком своих обязательств по договору. Вместе с тем такие доказательства, как договор поставки истца с ОДО «К», претензионное письмо последнего, накладные на передачу сахара, представленные в обоснование наличия убытков и их размера, судом вообще не исследовались и не подвергались оценке.

Согласно ст. 14 ГК под убытками, которые лицо, чье право нарушено, может требовать, понимаются расходы, произведенные для восстановления нарушенного права, утрата или повреждение имущества. Суд не исследовал доказательств уплаты истцом штрафных санкций путем передачи сахара в пользу ОДО «К», хотя это обстоятельство оспаривалось в судебном заседании представителем ответчика. Следовательно, вывод о том, что истец действительно понес убытки, сделан судом на основании неполно исследованных обстоятельств дела.

Пример 2

Международный арбитражный суд при Белорусской торгово-промышленной палате (далее — МАС) рассмотрел дело по иску ООО «Р» (Республика Беларусь) к ООО «У» (Украина) о взыскании 23 058 украинских гривен.

Истец, ООО «Р», в своем исковом заявлении указал, что в соответствии с договором поставил ООО «У» товар на общую сумму 28 900 украинских гривен. Однако покупатель, ООО «У», произвел оплату поставленного ему товара частично. Его задолженность истцу составила 18 900 украинских гривен, которые истец и просил взыскать с ООО «У». Истец просил также взыскать убытки в сумме 4 158 украинских гривен, которые могут у него возникнуть в случае уплаты преду­смотренного Указом Президента Республики Беларусь от 04.01.2000 № 7 «О совершенст­вовании порядка проведения и контроля внеш­неторговых операций» штрафа в размере 2% не полученных в срок 60 календарных дней денежных средств за каждый день превышения срока (с 12.06.2000 по день предъявления иска) проведения внешнеторговой операции.

Заслушав объяснения представителя ист­ца, изучив имеющиеся в деле документы, состав суда пришел к выводу, что исковые требования в части взыскания убытков не подлежат удовлетворению. При этом суд принял во внимание следующие обстоятельства.

Судом было установлено, что в соответствии с распоряжением Министерства иностранных дел Республики Беларусь срок проведения внешнеторговой операции на сумму 18 900 украинских гривен по контракту между ООО «Р» (Республика Беларусь) и ООО «У» (Украина) был продлен на 100 дней с 22.06.2000 по 01.10.2000 с представлением отчета до 10.10.2000. Кроме того, суд принял во внимание тот факт, что истец принял меры по взысканию суммы задолженности с ООО «У», обратившись в МАС. При этом к моменту рассмотрения спора в МАС штраф на истца наложен не был.

Как видно из описанных примеров, в отношении вопроса об отнесении к убыткам будущих расходов по уплате финансовых санкций судебная практика выработала единую позицию ограничительного толкования понятия будущих расходов, исключающего в их составе подобного рода расходы. На наш взгляд, главным аргументом в пользу такого единодушного подхода судов к решению данного вопроса стало недоразумение, выявленное судебной практикой в правовом режиме регрессного обязательства и регрессного иска.

Прошедшее будущее обязательство

Традиционно законодатель под регрессным понимает только такое требование, которое возникает после того, как должник исполнит свое основное обязательство, а затем взыскивает с должника по регрессному то, что сам уже заплатил кредитору по основному обязательству. В разрез с традиционным пониманием регрессного требования норма ст. 14 ГК ввела необычную конструкцию регрессного обязательства, возникающего до того, как исполнено основное обязательство. Очевидна логическая противоречивость воли законодателя. С одной стороны, общее правило гласит: невозможно требовать то, что должник по основному обязательству еще не платил, но должен заплатить. С другой стороны, ст. 14 ГК создает иллюзию признания за конструкцией «регресса на будущее» права на существование.

Выходом из этой логической путаницы является допущение того, что законодатель намеренно не ограничивал понятие будущих расходов, имея в виду в их составе будущие расходы по уплате финансовых санкций. В этом случае легализуется ситуация, когда кредитор­регрессант имеет реальную возможность получения сумм, которые он так никому и не заплатит, по­скольку взыскание финансовых санкций — это право, а не обязанность потерпевшей стороны. Другими словами, может сложиться ситуация, когда сторона сделки взыщет со своего контрагента, нарушившего договорные обязательства, некоторую сумму в счет предстоящих к уплате иным контрагентам финансовых санк­ций, а те, в свою очередь, откажутся от права требовать уплаты этих санкций, что и по­влечет за собой неосновательное обогащение «пострадавшего» лица.

Ясно, что подобное положение вещей расходится с подлинной волей законодателя. Следовательно, появление в тексте ст. 14 ГК конструкции «регресса на будущее» носит случайный характер. Данная конструкция, не укладываясь в привычные рамки традиционных представлений о регрессе, не имеет вообще ничего общего с ним, ибо по своей сути подменяет его, вследствие чего вместе с грязной водой выплескивается и ребенок.

В свете сказанного взятая судами линия на ограничительное толкование анализируемой нормы ст. 14 ГК заслуживает поддержки. Однако сама возможность возникновения подобных требований со ссылкой на формулу закона явно свидетельствует о том, что эта формула может толковаться весьма широко. Сказанное, впрочем, не означает, что рассматриваемая норма закона не отвечает по­требностям коммерческой практики. Как раз напротив, необходимо признать, что в целом ряде случаев право кредитора на взыскание с неисправного должника платежей, которые ему придется произвести в будущем, совершенно не вызывает и тени сомнения. Другое дело, что там, где будущие затраты порождают регресс, в состав реального ущерба должны включаться уже произведенные затраты. С этой точки зрения вполне уместно включить в текст ст. 14 ГК норму следующего содержания: «Расходы по уплате финансовых санкций, которые кредитор обязан нести в пользу своих контрагентов (в доход государства), не являются убытками и не возмещаются ему должником, нарушившим обязательство, до тех пор, пока эти расходы не будут им произведены фактически».

Описанный нами недостаток правового определения реального ущерба не единственный. К сожалению, даже без этого недостатка законодательная конструкция реального ущерба в целом страдает несовершенством, о чем свидетельствует то обстоятельство, что виды реального ущерба, перечисленные в ст. 14 ГК, в дей­ствительности не всегда являются убытками в собственном смысле этого слова. Обязывая должника возместить кредитору причиненный ему реальный ущерб в виде расходов, утраты и повреждения, закон не учитывает доходы, которые одновременно, частично или полностью компенсируют расходы (утрачен­ ное или поврежденное имущество), например страховое возмещение. Из прямого смысла нормы следует, что кредитор вправе рассчитывать на возмещение не только всех расходов, которые он вынужденно произвел или произведет из­за неисправности должника, но и всех причиненных ему должником потерь в виде утраты и повреждения имущества.

Исходя из сказанного очевидно, что на сегодняшний день при имеющейся в ГК формулировке реального ущерба формально нет оснований рассматривать реальный ущерб как разницу, как остаток, как то, что получится после вычета из всех вынужденных расходов дохода или сбережений. А между тем именно эту разницу и должен взыскать суд во избежание неосновательного обогащения потерпев­ шей стороны. То есть хотя ст. 14 ГК и умалчивает об этих засчитываемых суммах при определении размера реального ущерба, однако логически такой вывод все же следует сделать.

Вместе с тем очевидно, что отмеченный недостаток законодательства явно препятствует правильному пониманию понятия «убытки». Об этом свидетельствует также и судебная практика.

Пример

По иску ОАО «Л» к предприятию «О» хозяйственный суд удовлетворил требования истца о взыскании ущерба, причиненного в результате ненадлежащего исполнения обязательств по перевозке груза. Материалы дела свидетельствуют о том, что работник ответчика не закрепил груз должным образом, при движении на крутом повороте не принял необходимых мер предосторожности. Ист­цом была предъявлена претензия ответчику (перевозчику) с предложением возместить убытки в размере стоимости поврежденного груза. На предложение истца ответчик ответил отказом, оговорившись, что, если истец уценит и реализует данный товар, то он (ответчик) возместит ему разницу между фактической стоимостью и уценкой.

В приведенном примере суд взыскал с ответчика убытки в полном размере стоимости поврежденного им груза. В то же время возражения ответчика указывают на то, что груз только понизился в стоимости. Кроме того, суд не пояснил, на основании чего он пришел к выводу о том, что убытки подлежат возмещению в размере всей стоимости груза, если в решении не сказано, что груз вообще не может быть использован по прямому назначению.

С учетом вышеизложенной аргументации предлагается закрепить в ст. 14 ГК норму, которая позволяла бы определять реальный ущерб как конечный результат причинения, отражающий разницу между доходами­сбережениями и расходами­утратами. Полагаем, что норма, учитывающая высказанные замечания, могла бы иметь следующий вид: «Размер убытков в виде реального ущерба определяется с учетом стоимости того, что лицо, чье право нарушено, сберегло в связи с нарушением его права, а также доходов, частично или полностью компенсирующих эти убытки, причитающихся к получению или полученных лицом в связи с нарушением его права».

Определение упущенной выгоды

Теперь обратимся к понятию упущенной выгоды, содержащемуся в ст. 14 ГК. Здесь в контексте нашей темы интерес вызывают следующие недостатки законодательной кон­струкции рассматриваемого вида убытков.

Во­-первых, понятия неполученной прибыли и неполученных доходов не разграничены. Между тем в отличие от дохода прибыль представляет собой разницу между доходом и понесенными необходимыми расходами, включаемыми обычно в себестоимость продукции. Поэтому возместить неполученную прибыль — одно дело, и совсем другое — возместить неполученный доход, включающий не только прибыль, но и сбереженные или непонесенные расходы, а также иные затраты, включаемые в себестоимость продукции.

Очевидно, что в последнем случае кредитор, требующий от должника возмещения убытков, вызванных нарушением договорных обязательств, в размере такого дохода может оказаться в положении приобретателя по обязательству вследствие неосновательного обогащения, что недопустимо. Данное обстоятельство, по нашему мнению, требует в законе иной расстановки акцентов.

Как представляется, ст. 14 ГК в отношении лиц, осуществляющих предпринимательскую деятельность, должна давать установку на возмещение не доходов, а неполученной прибыли. Такой подход, кстати, будет соответствовать и тенденциям развития международного частного права. Так, исходя из п. 1 ст. 7.4.2 принципов УНИДРУА потерпевшая сторона имеет право на полную компенсацию ущерба, возникшего в результате неисполнения. Такой ущерб включает любые понесенные стороной потери и всякую выгоду, которой она лишилась, учитывая любую выгоду потерпевшей стороны, полученной ею в результате того, что она избежала расходов или ущерба.

В официальном комментарии указывается, что возмещение убытков не должно обогащать потерпевшую сторону. Именно поэтому п. 1 ст. 7.4.2 принципов УНИДРУА также предусматривает, что необходимо принимать во внимание любую выгоду, возникшую у потерпевшей стороны в результате неисполнения, независимо от того, будет ли она в форме расходов, которые она не понесла, либо в форме расходов, которых она избежала.

Пример 1

Предприятие А. сдает в аренду предприятию В. землеройное оборудование сроком на 2 года с ежемесячной арендной платой 50 000 французских франков. Договор прекращается через 6 месяцев из-за неуплаты арендных платежей. Спустя 6 месяцев предприятию А. удается сдать в аренду то же самое оборудование за арендную плату 55 000 франков. Прибыль в 60 000 франков, полученная предприятием в результате сдачи в аренду оборудования на оставшийся от первоначального договора срок, то есть на 1 год, должна быть вычтена из суммы убытков предприятия А., которые должно возместить предприятие В.

Во­-вторых, некоторые сомнения вызывает норма п. 2 ст. 14 ГК, в соответствии с которой, если лицо, нарушившее право, получило вследствие этого доходы, то лицо, право которого нарушено, может требовать возмещения наряду с другими убытками упущенной выгоды в размере, не меньшем, чем такие до­ходы.

В основе неприятия данной нормы автором лежит убеждение в том, что возможность стороны получить прибыль от использования денежных средств или других ресурсов должна зависеть исключительно от ее знания, опыта, способностей, имеющихся технологий. Исходя из этого данное правило невозможно соотнести с принципом компен­сационности, ибо неполученная потерпевшей стороной прибыль будет определяться не потерями самой потерпевшей стороны, а выгодой, полученной стороной, нарушившей договор. Другими словами, не полученная потерпевшей стороной прибыль будет зависеть не от ее возможностей, а от недобросовестности своего контрагента. В результате налицо будет обогащение потер­певшей стороны, что само по себе недопустимо. В свете сказанного, думается, речь должна идти о некоей особой, спе­ци­фи­че­ской форме ответственности, которой больше будут присущи эле­менты штрафа, нежели черты компен­сационности.

Пример 2

Хозяйственный суд рассмотрел дело по иску прокурора М-ой обл. в интересах ОАО «О» о взыскании с ООО «А» 70 141 000 рублей упущенной выгоды, полученной ответчиком в результате несоблюдения условий договоров купли-продажи.

Из материалов дела следует, что между истцом и ответчиком были заключены 2 договора купли-продажи, по условиям которых истец обязался поставить ответчику сухое обезжиренное молоко. Дополнительными соглашениями к указанным договорам стороны определили цель приобретения товара — дальнейшая оптовая торговля на территории Республики Беларусь.

Во исполнение договорных обязательств истец в период с 15.08.2000 по 05.10.2000 отпустил ответчику товар на общую сумму 184 030 000 рублей. Ответчик товар оплатил в полном размере.

01.08.2000 ответчик заключил с фирмой CITYINVEST L.L.C (США) контракт 01-08К, по условиям которого ответчик обязался поставить сухое обезжиренное молоко в количе­стве 800 тонн на таможенный склад ЗАО «Б», расположенный в Литовской Республике. В последующем ответчик свои обязатель- ства выполнил, отгрузив покупателю товар на общую сумму 257 000 долларов США.

В связи с имевшим место фактом реализации ответчиком товара за пределы Республики Беларусь было возбуждено уголовное дело в отношении руководителя ответчика, в дальнейшем прекращенное за отсутствием состава преступления. Одновременно с прекращением уголовного дела следователь поставил вопрос о взыскании с ответчика 70 141 000 рублей упущенной выгоды в связи с несоблюдением ответчиком условий заключенных договоров в части цели приобретения товара. В последующем прокурором М-ой обл. по результатам проверки обоснованности прекращения уголовного дела был предъявлен иск на основании ч. 2 п. 2 ст. 14 ГК.

Рассмотрев материалы дела, суд признал исковые требования необоснованными и подлежащими отклонению. Вывод суда основывался на том, что в процессе рассмотрения спора истцом не был доказан факт нарушения ответчиком обязательства, повлекшего за собой возникновение убытков. В частности, аргументируя свой вывод, суд в решении указал, что из имеющихся в деле доказательств нельзя усмотреть нарушения прав истца при заключении сделок с ответчиком ни в части выбора контрагента по сдел- ке, ни в части согласования цены поставляемого товара. Также суд указал и на тот факт, что в действительности ответчик выполнил свои обязательства, оплатив товар в порядке предоплаты. Что же касается совершенной ответчиком последующей реализации товаров за пределы Республики Беларусь, то, как отмечается в решении, она не связана с обязательствами сторон, вытекающих из за-ключенных между сторонами договоров.

Хотя приведенный пример не является показательным, поскольку прокурору, заявившему иск, было отказано в удовлетворении исковых требований, однако в данном случае это не имеет существенного значения. Вызывает отрицательную оценку уже сам факт обращения в суд с требованием о взыскании упущенной выгоды со ссылкой на ч. 2 п. 2 ст. 14 ГК. Ведь даже если бы ответчик действительно нарушил право истца, тогда и в этом случае его требование представлялось бы крайне сомнительным, так как оно целиком определяется действиями контрагента по сделке. В обоих случаях со стороны истца имело бы место обращение в суд с требованием о взыскании доходов, получение которых никак не связывается с принятием им для этого каких­либо мер и приготовлений в смысле п. 4 ст. 364 ГК.

Подводя итоги, следует отметить, что в настоящее время институт возмещения убытков с точки зрения его соответствия принципу компенсационности не отвечает в полной мере интересам тех участников коммерче­ского оборота, которые выступают в договорных обязательственных отношениях в качестве должников. Исходя из этого работа здесь должна продолжаться в направлении совершенствования законодательства об убытках и судебной практики по данной категории дел.